Трое сидели и принимали звёздный загар, деревня постепенно замолкала, даже гуляние курортников в доме за пару дворов стихло, перейдя в неорганизованный звон бьющейся посуды. Тишина постепенно овладевала селением, и не было никаких причин ей сопротивляться. Только г-н Литовченко, ёрзая на поскрипывающей лавке, все не желал плыть вместе с рекою событий, но предпочитал барахтаться. После некоторого молчания он принялся довольно сумбурно рассказывать на самом деле вполне занимательную историю, которую мы перескажем своими словами.

Некоторое время назад лежал-полёживал г-н Литовченко в больнице. И был там такой интересный доктор, француз, приехавший не то по обмену, не то из собственного интереса проводить эксперименты, которые в Европе не приветствуются (хотя результаты нужны всем). Измученным же пациентам было не до его академических экзерсисов, поскольку мало того, что у каждого своя болячка, но ещё и эти кошмарные опыты! Д-р Оригиналь строил математические модели больничных процессов, всяческие градиентные сводки и тому подобные малопонятные непосвящённым в тонкости математических построений. Больные поначалу пытались выяснить, над чем же, всё-таки, работает доктор, но тот отмахивался, невнятно сообщая, что не следует углубляться в теоретическую проблематику до ознакомления с пропедевтикой. Признаться, мы и сами не до конца понимаем, что же он имел в виду. На практике же всё выглядело вполне безобидно до тех пор, пока доктор Оригиналь не перешёл к исследованию температурных показателей больных. "Только подумайте, какой, э, паразит! - возмущался А. Литовченко, - в каждого тыкал своими термометрами по три раза на день!" - "Ну, что же в этом плохого, - задумчиво сказал Ванька Шевелюрин, - в этом нет ничего необычного, везде так делают" - "Да? Что, везде сортируют больных, гоняя с койки на койку, в зависимости от температуры? И, самое главное, не забывайте, что он был чёртов француз. А у них градусники вставляют, э... перанально. И всё, гад, хотел, чтобы средняя температура в каждой палате не изменялась; когда я пошёл на поправку, он много раз подходил ко мне, качал головой и с сомнением смотрел на свой измерительный прибор, откровенно сожалея о падении его показаний".

Трое сидели на лавке. Никто не любил слушать г-н Литовченко. Никто его, собственно, и не слушал. Даже Ванька Шевелюрин, и тот больше внимания уделял звёздам, а уж г-н Глушкоу так и вовсе находился среди них.